34
Как-то во вторник во время обеда,пока граждане кушали всласть,Пермунгункул, второй сын Брэда,коварно хихикая захватил власть.
Книга спрятана. Совет распущен.Заняты почта и телеграф.Над Аквилоном сгустились тучидиктатуры и попрания прав.
Жестоко подавлены очаги сопротивления.Введён круглосуточный комендантский час.На всех остановках висят объявления:«Кто не с нами, тот против нас».
Очнувшись от послеобеденной дрёмы,зевая, граждане протёрли глазазамутнённые снами: «Действительно, кто мы?Что есть против и что есть за?»
Пермунгункул задумчиво хмыкнули задумался: «Вот вопрос!»Под кроватью тирана рыкнули зачесался любимый пёс.
Вот и ответ: тех, кто думает много,искать и, нашедши, давить как блох.«Прерогатива власти вопросы строгозадавать» – сын Брэда сурово рёк.
Взяли умников скопом в средуи увезли куда-то вдаль.По слухам, поближе к тому свету,за недосягаемую горизонталь.
35
«Чтобы мысли мозг не грызли,мразь не портила страну,чтобы граждане не кисли,мы придумаем войну».
Так решили два визиряПермунгункула, и вот,зло вперёд глазами зыря,люди тронулись в поход.
По долинам и по взгорьямвойско прёт в далёкий путь.Подерёмся и повздоримс кем-нибудь и как-нибудь.
Поле ровное цикуты,и река без берегов.У реки трухлявый хутор.Завоюем же его!
Подготовились к сраженью,встали в ровные ряды.А навстречу ворожеяим выходит из воды.
Пальцем тонким покрутилау красивого виска:«Ну-ка вон пошли, мутилы!»Чуют хлопцы – смерть близка.
И для скорости сандалис онемевших скинув пят,подвывая, убежалидушегубцы дружно вспять.
36
Стремглав они скрылись из виду.Красавица в водах исчезла,нырнула в игривую выдру,а та в тот же миг унесла
в холодные сумерки, в омут,в пещере сакрального чревабелеющий камушек оникс.Он, кстати, сердца согревал
того многосердого карпапо имени Псевдоевгений,хранителя твёрдого кофрас количеством круглых гиней,
с лихвой превышающим десять,в квадрате Малевича чёрном,откуда летит за пределыбелеющий камень орлом,
в прожилках затейливых перьев,несущим не-сущего знаки,те, что не использовал Пырьеви Коля Крючков, мастаки
шагать с камарадами в ногупод чёс комариных укусов,арканя упругую Нюру,водя по кратчайшей курсор
великого чёрного камня,сплочённого гибкой стремниной,события пробные помня,прожилки пружины иной.
37
Пёстрой лентой войска возвратились домой.«Как вы смели, несчастные, взадбез трофеев вернуться?», сказал головойоглядев, Пермунгункул, солдат.
«Да пошёл ты!», ответил какой-то старик.«Неча нам с зиккурата пенять!»И поднялся такой ужасающий крик,что ни слова нельзя разобрать.
Зря тиран предъявлял золотую печать,обещал дать зарплату в четверг.Непреклонный народ, продолжая кричать,Пермунгункула знатного сверг.
Два визиря тогда улыбнулись хитро,и, пока Аквилон ликовал,Ботифона-юнца посадили на трон,чей тотем карезубый кабан.
На ветру развиваются флаги вездес некрасивым лицом кабана.Непрерывно хиреет в порочной узденежелательной власти страна.
Закрома опустели, налоги растут,цены взвинчены, близок дефолт.А визири какую-то ересь несут,и кивает малец Ботифон
про какой-то неведомый доблестный трудза «спасибо» с утра дотемна.Развиваются флаги пестро на ветрус некрасивым лицом кабана.
38
Гипотенуза разрухи.Квадратные катеты стычек.Царапают стёкла старухиногтями визжащих отмычек.
Прямые углы эпидемий.Катангенс жестокого стресса.Венчальным пунктиром на темялетят маслянистые бесы.
Гнетущий диаметр смерти.Тетраксис разгульных погромов.Объятые пламенем чертизастенки крушат ипподромов.
Взметают окружности воплейоктаэдр прежнего мира,размазав истошные соплипо месту недавнего пира.
Волтузит Эвклид Пифагоракосой параллельной прямою.В оскале предсмертного оралицо Пифагора кривое.
Все грани народного гневастекаются в жирную точку.Туда же откуда-то слевавлетает, как птичка заточка.
На фоне ночного пожарамелькают тенями фигурыс колами, камнями, ножамипо телу забитой культуры.
39
Взошёл на трон Хефус любимец плебса,глава бунтовщиков, плечистый воин,что девой найден был на поле рапсаи ею же откормлен и напоен.
Прозванье Биодизель Достославныйон заслужил за всякие деянья,за драки, похвальбу, за своенравныйхарактер без налёта покаянья.
Былую слабосильную элитуиз почвы Аквилона вырвал с корнем.Иные, как положено, убиты.Иные за границу мыкать горе
отправились подальше от террора.Наместники Хефуса дивно круты.Опасная прожорливая свора.Чернильные заманчивые спруты.
Быкует грубый босс в апофеозевпритирку окуляром наезжая.А пахари стоят в неравной позена ниве непростого урожая.
На всякого трудягу есть по десятьсмотрящих исподлобья за порядком.Блатует распустившаяся плесень,бродя во всеоружии по грядкам.
А если, мля, не выполнена норма,и если, мля, товар тобой не сдаден,то, выпростав сухой язык из горла,пойдёшь висеть на реях перекладин.
40
Шёл по улице отряд —триста гопников подряд.А навстречу шёл монах —иероглиф на штанах.
История Бесподобного Мо
Ох, давно, в былую пору,двести с лишним лет назадон один ушёл на гору,а ведь был весьма богат.
На ухоженных равнинахели рапс его стада.Пели нежно херувимы.Шелестела борода.
Много жён, рабов и златав доме было у него.Быть здоровым и богатымэто, братцы, о-го-го!
Всё в порядке. В неге тело.Добрый ангел за плечом.Но всегда ему хотелось«и чего-нибудь ещё».
Что другим души отрадаи услада для очей…А ему чего-то надонепонятного. Зачем?
Вот он в горы и убёг.Острой щепкою намёкбольно голову свербилизо всех оккультных сил.
***А в горах открываются виды.Повсеместные кедры растут.Забываются боль и обидытолько тут, только тут, только тут.
А в горах не шныряют проныры.Не играет над ухом гобой.Только звёзды и чёрные дырынад тобой, над тобой, над тобой.
А в горах дефицит кислородаи пригодных для жизни пространств.И течёт в океан небосводадым костра, дым костра, дым костра.
А в горах вероятность большаявсесторонний подъём испытать,и вокруг, никому не мешая,полетать, полетать, полетать.
А в горах-колыбелях истоки,и отсюда сквозь тысячи странH2O попадает в итогев океан, в океан, в океан.
А в горах, как ни глянь, панорамы.Там, за кончиком носа лицаисполинские снежные храмысозерцай, созерцай, созерцай.
А в горах всё вам нужное рядом:лунный холод и солнечный свет.И знакомое что-то от взглядаускользает-ользает-зает…
***Вот в таких непригодных условияхоказался баловень смутной судьбы.Свёл покрытые инеем брови: «Эх,не скопытиться бы.
Для начала шалашик построить бы надовозле этой пещеры вот,в которой укроюсь от камнепадаи прочих невзгод.
Знал бы Крейцнер, он же товарищ Крузо,какова жизнь над уровнем моря,соскользнул бы медузой в лузупаники, страха, тоски и горя.
Здесь, конечно, тоже есть козы,но поди на склонах щербатых поймай их.Вон они нюхают воздух,круторогие, как трамваи.
Каждый дурак может сидеть под пальмами,пить ром, есть кокосыс попугаем в компанииперьеволосым».
Такие мысли не могли роитьсяв голове героического ушедца,потому, что Робинзон ещё не родился.На высотах некуда деться
от себя. Только ты и шалашик,и простор, утыканный шпилями,и орлы приветственно машуттебе специальными крыльями.
***Посиди и подумай,а когда надумаешь,можешь спуститьсяс гор на ружу
иного трюма,на манежзрителям лицапариком рыжим
осветить.А пока попрей-ка,мыслям назойливымставя блоки.
Не финтить!Ты ж не канарейка.Подотри сопли.Возьми себя в руки.
Неудобносидеть на скалах?Замерзаетпятая точка?
Твой автобуспридёт не скоро.Что мерцает?Не электричка.
Так что ждать не имеет смысла,как и вдаль шкандыбать по шпалам.Посиди, вспоминая рисавкус, ставший твоим кошмаром.
***Металась в суетах икратеряясь в различиях тел.Внизу проходила игра.Но он за игрой не смотрел.
С высоких нагорных трибунаскет не судил, не болел,подобно большому грибуширокою шляпой белел.
Две сотни прошло уже лет,как зимний урезанный день,мелькнули лучом в хрустале.Когда ты никто и нигде —
от времени освобождён,живёшь под присмотром светил.С полуторным посохом онпо кручам бесстрашно ходил.
Тропа вдоль скалы, а с торцане стёрта потоком годин:«Здесь был Человек, сын Творца(порядковый номер один)»
– красивая надпись. Стояласкет, протирая глаза.В синице зенита сиялорёл, как в ресницах слеза.
Со скал, никуда не спеша,отшельник немедленно слез.Спокоен, лишён багажа,спустился на землю с небес.
41